Как изобретение уникального синтезатора советским инженером повлияло на развитие электроакустической музыки в СССР и как менялся жанр со временем?
«Изначально электронная музыка была продолжением классической. Это были академические исследования, которые уходили в неизвестные области, где очень много математики», – утверждает композитор Эдуард Артемьев.
О связи электронной музыки и науки и работе с Никитой Михалковым смотрите в этом выпуске программы «Евразия. Дословно».
— Эдуард Николаевич, вы известны как пионер электроакустической музыки в Советском Союзе. Чем она вас так зацепила, что она стала делом всей вашей жизни?
Эдуард Артемьев: Просто такого не было никогда. Эта музыка, ее первые ростки после войны появились. Она начала развиваться, в основном на Западе, во Франции и Германии. У нас – благодаря усилиям инженера Мурзина, он опередил всех. Он создал аппарат «АНС», это был первый синтезатор в мире. Причем на совершенно оригинальном принципе. Там музыка рисуется.
— Многие тогда говорили, что электрическая музыка – неживая, синтезатор погубит рояль и пианино.
Эдуард Артемьев: Фортепиано сделали, то же самое говорили, что музыка погибла, что какая-то ужасная машина – звук долбит, и всякие небылицы. Человечество с трудом все новое принимает. Сейчас это совершеннейшая аппаратура. Синтезатор – это одно из величайших достижений человеческого ума. Если скрипка – это предложение руки, то синтезатор – это продолжение души. Потому что там можно все, что ни представишь, реализовать. И довольно легко, потому знаешь, как, знаешь путь, и он тебе предоставляет возможность найти все, что ты хочешь. Это все огрублено, но это такая схема.
— Это такой синтез инженерной мысли и искусства.
Эдуард Артемьев: Ну, конечно, а в результате только искусство, потому что инженер уже свое дело сделал. Мастер сделал, отдал свое произведение музыканту. Но в принципе да, это такой союз.
— А чем электронная музыка 2020 года отличается от электронной музыки середины 1960-х?
Эдуард Артемьев: Электронная музыка стала изъезженной, а на самом деле в ней очень много стилей и направлений. Она начиналась как академическая музыка, продолжение академических исследований. И в частности, направление, связанное с авангардом. Она как бы совершенно не имела связей с той музыкой, которую мы привыкли слышать. Это уходило куда-то в неизвестные области, где очень много математики.
— Эдуард Николаевич, за свою карьеру вы написали музыку к огромному количеству фильмов. Поглощая такое количество киноматериалов, вы сами успеваете получать удовольствие от кино?
Эдуард Артемьев: Я кино давно не смотрю, честно говоря, просто уже от недостатка времени. В своих картинах я делаю с удовольствием, с увлечением, потому что без этого нельзя работать. Поэтому меня еще долго приглашали режиссеры – им нравилось то, что я делаю.
— Вы потом в прокате смотрели фильмы, музыку к которым написали?
Эдуард Артемьев: Крайне редко. Ну, на премьерах. Это до какого-то момента, лет до 60-ти, потом я перестал ходить.
— Как вас судьба свела с Никитой Сергеевичем Михалковым?
Эдуард Артемьев: Это случай. Случай в моей жизни играет решающую роль. Я это довольно рано понял и всегда шел по волнам, куда меня ведет, ничего не предпринимал. В молодости я пытался совершать какие-то поступки, прорываться, но в результате получал по голове. Я понял, что мне не надо заниматься музыкой – куда судьба поведет, я очень в это верю. Также с Михалковым, случайная встреча. С братом его я познакомился в консерватории, мы вместе учились с Андреем, потом он ушел в кино. С Никитой Михалковым встретились на репетиции спектакля «Мертвые души», который мой друг режиссер Александр Орлов репетировал.
— А в какой роли вы и Михалков там были?
Эдуард Артемьев: Я написал там музыку. А Михалков жил через дорогу – Дом киноактера, и рядом его дом. И он часто забегал на репетиции. И в тот раз забежал посмотреть. Так нас познакомил Орлов. Через пять минут он сказал, я буду снимать диплом, будешь композитором? Я сказал, буду. Вот так договорились. С тех пор все и поехало.
— Вы сразу согласились?
Эдуард Артемьев: Работы у меня было достаточно. Одна картина в год, я только начинал. Так что звездной болезни у меня не было, и я брался за любую работу. Ну, дипломная, и дипломная, все равно какие-то деньги платили. Тем более, когда я прочитал сценарий. Действительно, это яркое такое произведение литературное. Так что не ошибся. Потом, когда кино увидел, – там будущие великие актеры снимались.
— Правду говорят, что, когда он узнал, что к его фильму впервые будут писать музыку, он хорошо так погулял и даже проснулся с телефонной трубкой на животе?
Эдуард Артемьев: Нет, это все было при мне. У меня не было телефона, и он мне телеграмму прислал: «Позвони мне». Я думаю, вот перед записью. Потом узнаю, что собралась компания друзей, они обсуждали, какой будет фильм. Он перебрал и пришел на запись. Я был в ужасе. Буквально звучала последняя нота, и все. На запись уже денег никто не даст, а за свой счет раньше нельзя было делать ничего. Потом пошли в монтажную, на широкой пленке послушали. В принципе, устроило многое, что-то мы доделывали, монтировали.
— А как родилась музыка к фильму «Свой среди чужих, чужой среди своих»? Как Михалков вам ставил задачу, какие образы описывал?
Эдуард Артемьев: Это фильм в стилистике вестерна, и мы с ним посмотрели американские вестерны, японские, Куросава уже тогда был. С точки зрения, что за музыка. В один из последних дней, когда он был еще в гражданском и знал день, когда должен был прийти на пункт сбора, мы встретились в Доме кино, в ресторации, разговаривали, немножко выпивали. Я пришел домой немного подшофе и что-то сыграл очень симпатичное, но сразу забыл. Поток сознания идет, но есть прием у музыкантов: если забыл, ставишь пальцы на клавиатуру, и мышечная память работает, начинает правильно подбирать. Не сразу, но я собрал все это, хотя почти потерял.
— То есть этот фильм мог остаться без замечательной финальной мелодии.
Эдуард Артемьев: Кто это знал? Она стала известной, когда появились телефонные рингтоны. Кто-то однажды поставил, и поехало. До этого она не была известной, сколько лет.
Кинотавр, откройсяНаряды красной дорожки (ФОТО)
— Михалкову часто приходилось полностью переписывать музыку?
Эдуард Артемьев: Один раз, это был как раз «Свой среди чужих…», финал. Он сказал, что не получился. Он действительно квело звучал. Потом выяснилось, что там была техническая ошибка. Мы переписывали еще раз, я даже поменял кое-что, и опять как-то вяло было. А тоже деньги кончились, и он ходил, как разъяренный тигр: все, завалил картину. Пришел звукорежиссер Бабушкин, поставил какой-то прибор, и все засияло и зазвучало. В то время только появились компрессоры, они позволяли многое исправить.
— То есть подтянули музыку до того уровня, который мы сейчас знаем. Был какой-то момент, когда вы спорили аж вдрызг?
Эдуард Артемьев: Никогда. Я никогда ни с кем не спорю, это мой принцип. Потому что кроме возражений это ничего не вызывает. Какие там истины рождаются? Это полное заблуждение. И ненависть, не дай бог. Я уступаю и замолкаю. И делают, что хотят, я говорю, давай, пусть будет так.
— Недавно какой-нибудь фильм Михалкова вы смотрели?
Эдуард Артемьев: Сейчас смотрю. Я почему-то пропустил фильм «Солнечный удар». Я делал музыку в киноверсию, которая идет час 30 минут. Я не знал, что Никита готовил еще телевизионную версию, не видел. Сейчас с удивлением смотрю – фильм приобрел какие-то другие качества. В фильм ввели важные подробности, чтобы сюжет развивался. Фильм сильно выиграл сейчас.