Жители одной из новостроек у далекой московской станции Беломорская, скорее всего, и не подозревают о том, что их соседями являются три осоеда: Сосиска, Джей-Джей и Каштан, серая неясыть, канюк, чеглок и пустельга, коростели и вальдшнеп, а также удивительно яркие золотистые щурки. Это не считая маленького питомника по производству мышей, без которых не могут обойтись хищные птицы. Все это не ночной кошмар жителя многоквартирного дома, как можно было бы подумать, не разобравшись, а временное место дислокации центра реабилитации диких птиц «Воронье гнездо» – единственного в столице учреждения, которое принимает, лечит и возвращает в природу свободных пернатых.
История «Вороньего гнезда» началась в 2015 году, когда его основала PR-менеджер и волонтер Вера Пахомова – девушка, влюбленная в птиц. Сначала больные пернатые ютились у нее дома, потом появился маленький стационар, дело успешно развивалось, и в 2021 году наступили большие изменения. Центр смог купить под городом Киржач участок земли для содержания, реабилитации и выпуска птиц, а городской московский стационар, необходимый для периода лечения, скоро въедет в новое, более просторное помещение.
Ну а пока что просторная двушка на втором этаже больше напоминает перевалочный пункт – в коридоре громоздятся картонные коробки, над ними как ни в чем не бывало восседает смышленый осоед Каштан. На полу, в одной из коробок, почти не шевелясь, лежит новый пациент – полуживая сова.
«Если речь идет о транспортировке, варианта лучше коробки никто не придумал, – объясняет хозяйка квартиры, заместитель директора «Вороньего гнезда» Елена Исаева. – Во-первых, дикая птица гораздо спокойнее себя чувствует, когда не видит, что происходит вокруг, и когда темно. Поэтому и придумали клобук. Во-вторых, коробки мягкие. Если птица бьется, вероятность повредить что-то в коробке меньше. Клетку строго-настрого нельзя. Для дикой птицы прутья – это то, что можно выбить. Она будет биться до тех пор, пока не разломает эту клетку или не нанесет себе травмы вплоть до летальных. Клетки – это сломанные ноги, сломанные крылья, иногда даже оторванные. В вольерах на природе у нас мягкая сетка, когда птицы в нее врезаются, она пружинит. Но пока птица в вольере, особо лечить ее не получится».
В большой комнате – основное помещение временного птичьего госпиталя, пациенты сидят, лежат и бегают в коробках, боксах, переносках и небольшой специальной палатке. Тут же рабочее место Лены – специалиста ведения группы базы данных по терминалам в русско-турецком банке. Свой выходной день она проводит в заботах о подопечных. Все они обследованы ветеринарами из списка ветврачей, которым можно доверять. Кому-то требуются уколы, кому-то кислородная терапия, а кто-то уже совсем скоро отправится на природу – дичать, восстанавливать мышечную массу и готовиться к жизни на воле.
Путь Лены пересекся с «Вороньим гнездом» в 2019-м, когда открылся стационар на Преображенской площади, и Вера Пахомова начала набирать волонтеров для субботних уборок. Блок карантинных боксов устроен как в ветеринарных клиниках: по всей стене специально оборудован стационарный модуль, снизу боксы побольше – для крупных птиц, сверху поменьше, самые верхние – для мелких певчих. Во время уборки пациент вынимается, подстилка из сена или гранул выбрасывается, бокс моется, дезинфицируется, просушивается, туда кладутся новая подстилка и чистые кормушки, затем птица водворяется на место.
«Был солнечный майский день, я вошла в эти 10 метров и испытала дичайший восторг, – вспоминает девушка. – Вера все рассказала и отошла то ли миски мыть, то ли что-то такое. В нижних боксах сидели ворон, сова болотная и уральская неясыть. Уральская неясыть – это крупный и самый агрессивный вид наших сов. «Уралки» очень злые. Но при этом, когда сидят на попе, они выглядят как пушистый невинный шарик с большими влажными черными глазами, то есть совершенно няшно. Я полезла у нее убираться, мне дали специальные перчатки – краги для работы с хищными птицами, но не объяснили, что, когда ты открываешь бокс, не надо лицо туда засовывать. Чем сова немедленно воспользовалась: вылетела практически когтями мне в лицо и ударила меня. Вполне можно было лишиться глаза».
«Боевое крещение» оставило на веке шрам, но желания возиться с дикими птицами не отбило. На улице для начала сентября очень холодно, за чашкой ароматного чая я расспрашиваю Лену о том, почему она полжизни посвящает птицам. Оказывается, все началось с детского увлечения живностью и попугая – самца кореллы по имени Гарри, который живет в большой клетке в гостиной. Лене 30, она отучилась на факультете психологии в МГУ, увлекается диджитал-артом и подумывает получить второе высшее – ветеринарное. Правда, свободного времени катастрофически мало: чтобы заниматься птицами, нужны деньги, у Центра нет средств на зарплаты сотрудникам. По сути, после работы в банке – для денег наступает работа с птицами – для души.
По словам Лены, большинство пациентов Центра – так или иначе жертвы антропогенного фактора, значительный процент – это стреляные птицы, как охотничьи виды (куропатки, фазаны, вальдшнепы и др.), так и исчезающие краснокнижные сапсаны, орлы, совы:
«Один такой орел живет у нас под Киржачом, он, видимо, упал с большой высоты и вывернул крыло. Сам перелом был легкий, если бы птица попала к нам сразу, можно было бы «собрать» и выпустить. Но орел бегал так порядка месяца, и крыло просто отмерло, его ампутировали. Был аист с ампутированным крылом, потому что он, когда летел, получил электротравму – врезался в провода и практически оторвал себе крыло. Поступают травленые – кто-то травит специально голубей и ворон. Утки и вообще водоплавающие часто травятся выбросами в воду. С разливов нефти привозят птиц в черной жиже, но это, правда, чаще не у нас, а в центрах реабилитации на морском побережье, например, у калининградского центра каждый год огромный процент пациентов – это лебеди в мазуте, нефти. У нас были чайки в гудроне. Очень много привозят птиц с черепно-мозговыми травмами, они врезаются в дома, стекла, вывески, стеклянные офисные здания. Многих сбивают автомобили и поезда».
Как ни странно, одной из основных проблем являются так любимые людьми кошки и собаки – даже домашние. Начало дачного сезона совпадает с сезоном слетков – периодом, когда подросшие птенцы покидают гнезда и еще полторы-две недели, в зависимости от вида, изучают свою гнездовую территорию пешком. Летать слетки еще не могут, потому что хвост и крылья не доросли, и они прячутся в кустах, где получают необходимый для выживания в природе опыт: учатся самостоятельно добывать еду, общаться и т.д. В этот период они становятся легкими жертвами домашних питомцев, выпущенных погулять:
«Дело в том, что кошка и собака не являются частью естественного отбора, – объясняет Лена. – Ночует дома в безопасности, дома покормили, и оно пошло убивать зайчат с птичками. А у птичек нет такой роскоши – они не могут переночевать там, где безопасно, и получить еду из рук человека. То есть у них получается очень несправедливое противостояние. Вся российская реабилитация твердо стоит на том, что уличных кошек и собак не должно быть вообще, потому что они наносят большой вред окружающей среде. Каждый год они уничтожают огромное количество птиц и детенышей млекопитающих: зайчат, куничат, лосят, ежат, бельчат, щенков енотовидных собак, косулят».
Интервью прерывается то прибытием курьера из зоомагазина, то звонками людей, желающих вручить Центру найденную птицу. Они узнают, что «Воронье гнездо» принимает серых ворон, галок и грачей только с заключением ветеринара-орнитолога и только тех, которые могут вернуться в дикую природу, – ресурсов на содержание большого количества птиц-инвалидов пока нет, хотя и они бывают необходимы в роли воспитателей в птичьем детском саду: чтобы передавать навыки дикой жизни выросшим в тепличных условиях малышам. Звонков в Центр каждый день десятки, к тому же осень – период отказников.
«Люди подобрали в начале лета сладенького вороненка или галчонка, оно было ручное и милое, а осенью подростковый период у птицы заканчивается, и она начинает вести себя как взрослая – резко перестает быть милой, начинает показывать характер, а поскольку птица ручная, она еще и супернаглая. Она начинает старательно всех строить, бить кошек, собак, детей. В основном это врановые. И такие люди благополучно нам звонят и говорят: «Ну, мы решили, что, наверное, пора передать в центр реабилитации». Вообще сделать это надо было еще месяц-полтора назад».
Если птицу не пристраивают в какой-нибудь питомник, ее могут просто выбросить, вычислить такой экземпляр очень просто: она начинает бегать по улице и приставать к людям, требуя еды.
«Если вам навстречу выбегает ворона, она каркает на вас, дергает за штанину и явно требует еды, то, скорее всего, кто-то ее покормил, вырастил, потом ворона надоела и пошла на улицу, – рассказывает Лена. – А поскольку мама ее не учила быть вороной, это все равно, что пятилетнего ребенка на улицу выбросить. Она не знает опасностей города, не знает, где взять еду, единственное, что она знает, это то, что человек – источник пищи. Если таких товарищей не подбирают, живут они недолго. Погибают либо от собак, либо от людей, либо под колесами, либо от голода».
С тех пор, как центру удалось купить три гектара земли во Владимирской области, его руководитель Вера Пахомова часто вне зоны доступа – особенно в дождливую погоду, когда дорогу размывает. Участок специально искали максимально далеко от людей – дикие птицы доставляют неудобства соседям.
Чтобы найти средства, «Воронье гнездо» уже не раз прибегало к краудфандингу. Первые 250 тысяч потратили на аренду и обустройство стационара в 2019 году, а в 2021-м удалось собрать больше двух миллионов рублей. Этих денег хватило, чтобы купить участок, провести электричество, выкопать скважину, поставить две хорошие бытовки и несколько вольеров. Поскольку стройматериалы сильно подорожали, ни одного деревянного вольера поставить не удалось, их сделали из каркасов парников, обтянутых разными видами сетки. Для экспозиции такой вариант не подходит. В следующем году планируется строительство дома, ну а ближайшую зиму, похоже, придется провести в походных условиях: теплая бытовка для птиц есть, для людей – нет. Участком будет заниматься Вера, а Лена – стационаром, помещение под который ищут неподалеку от ее квартиры.
«Жить постоянно по уши в птицах я бы не смогла, – признается она. – То, что здесь сейчас, для меня тяжело и некомфортно. Я очень жду, когда все это съедет в стационар, я отмою квартиру и буду жить как нормальный человек. Я даже пол у себя не успеваю помыть, потому что постоянно кто-то приезжает, уезжает, надо принять курьера, надо кому-то перемотать крыло. Легла поесть пиццу – кто-то начал умирать, следующие полчаса я его откачиваю».
Проблема людей, подбирающих птенцов и неадекватно оценивающих реалии жизни с птицей, распространяется не только на воронят и галчат. Выход книг и фильмов о Гарри Поттере на время сделал сов объектом мечты для многих детей и взрослых. Потом эти совы оказывались на улице.
«Мало кто понимает, что сова – это питание мышами, это развешенные по мебели кишки, это не очень приятно пахнущий помет, потому что это хищная птица. Сама по себе сова тоже не очень приятно пахнет. Это ночные вопли. Одно время у меня в спальне вынужденно временно жила ушастая сова, потому что у нас еще не было вольера, а содержать ее в переноске было жалко, и я позволила ей жить в своей спальне, – делится опытом волонтер. – Хищники удобны в плане того, что они большую часть времени сидят на одном месте, но в четыре-пять утра у совы начиналось «бешенство матки», она начинала слетать, бегать по мне и срыгивать на меня погадки, хватать за пальцы… Это весело и прикольно, пока ты не пытаешься поспать. Поэтому я вставала в бешенстве, ловила эту сову, засовывала ее в переноску и доставала уже после того, как нужно было проснуться и идти на работу».
Помимо птиц в квартире есть четыре прозрачных бокса с мышами и мышатами – это корм для хищников, ведь без правильного питания их ЖКТ начнет сбоить, нарушится обмен веществ и птица умрет. Правильное питание – это не куриное филе из супермаркета, а, к примеру, мыши, после которых птица сможет отрыгнуть погадку – комок спресованной шерсти с когтями, зубами и тем, что не переварил птичий желудок. По словам Лены, еще одна птица, очень сложная для содержания в неволе, – это ворон:
«Это крупная, очень умная, одна из самых интеллектуальных птиц в мире. Она очень разрушительная, сильная, упрямая, наглая, ревнивая и обидчивая. В квартире ворона держать невозможно, ворон ее уничтожит. Это птица, которая должна летать в небе, потому что только в небе она показывает, насколько она величественна… Идеальный вариант для их содержания – это большие вольеры и фрифлай, когда выходишь в поле, птица там летает и по зову возвращается. Ворона можно сравнить с собакой – это постоянные занятия, игрушки, выгул. Это полноценный член семьи, который постоянно где-то рядом и с тобой взаимодействует, что требует огромного количества времени. А живет он очень долго, лет 40-50. Ворон гораздо более агрессивен и непосредственен, чем собака – собака с меньшей вероятностью тебя укусит, чем ворон подойдет и долбанет тебя, потому что ты с ним не поиграл, а клюв у них очень мощный».
А вот голуби, вопреки предубеждениям, достаточно умные, неприхотливые и смешные птицы, шанс заразиться чем-то опасным от уличного голубя не так велик, как многие думают. Гораздо опаснее бывает купить в зоомагазине попугая, говорит Лена:
«Во время лечения он может сидеть в своей маленькой коробке, меняешь ему пеленку и сено раз в день, травки ему постругал, и голубя все устраивает. Если голубь на свободе, то его тоже надо развлекать, они тоже играют в игрушки, могут приручаться, привыкать к человеку, даже пытаться составить пару с человеком. Голуби вообще очень страстные любовники, и если самец голубя у тебя вырос ручной, то он будет за тобой ходить и требовать тебя на гнездо, всячески пристраиваться к разным местам твоего тела и требовать, чтобы ты сделала ему детей немедленно. А если ты отказываешься ему детей делать, он еще будет возмущаться, ругаться на тебя и нападать. Голуби прикольные».
Однако в дикой природе жизнь птиц, да и вообще всех животных, жестока и трагична. В гнезде синички лазоревки может быть до восьми птенцов, до взрослого возраста доживают максимум два-три, а первую зиму в своей жизни переживет только одна синичка из десяти. Особенно высокая смертность у мелких певчих. Те же, кто дорастают до взрослого возраста, – это сильные и готовые к столкновению с естественном отбором птицы. Высокая смертность отчасти связана с суровыми привычками пернатого сообщества, поедание чужих птенцов и каннибализм здесь – обычное дело.
«Птенцов поедают все, даже дятлы. Дикая природа не милая, не добрая и не ласковая. И синички убивают друг друга и едят, и дрозды убивают друг друга и едят – казалось бы, насекомоядная птичка… Иногда это обусловлено патологиями поведения, иногда бывают агрессивные особи, бывает, что не хватает еды. Птицы вообще за словом в карман не лезут, чуть что с удовольствием заклюют соседа и съедят. У большинства хищных птиц в принципе каннибализм в норме. Например, у ястреба-тетеревятника и ястреба-перепелятника первый год жизни самцов гораздо больше, чем самок. А ко второму году жизни уже нет, потому что самки поели всех самцов, чьи ухаживания им не понравились. Поэтому в вольере можно держать двух-трех самцов тетеревятника, но нельзя держать самца и самку или двух самок. И утки регулярно топят и убивают друг друга во время брачных игр, два самца, пока дерутся между собой, могут утку насмерть задолбать».
Лена говорит, что иногда мысль бросить птичье царство и зажить более свободной жизнью посещает ее, но тогда помощь диким птицам значительно сократится по объемам, а растут они в геометрической прогрессии. Выпущенных птиц стараются маркировать орнитологическими кольцами либо кольцами центра, по которым в конце сезона можно считать, сколько птиц выпущено за год, срок их жизни, отслеживать маршруты миграции. В 2019 году «Воронье гнездо» вернуло в природу 135 птиц по кольцам (это не все птицы, потому что не всех удается окольцевать). В 2020-м это было порядка 350 птиц, а в 2021-м уже за 800. Волонтеры мечтают открыть на участке под Киржачом экспозицию, где дети могли бы посмотреть на непригодных к выпуску диких птиц и на их примере узнать о том, что не надо стрелять в животных.